Но Хел понимал, что Хана так легко не отделается, и усмехнулся, услышав, как мисс Стерн продолжает развивать свою мысль:
– Мне кажется, вы не имели в виду термин “наложница”. Дело в том, что по-английски “наложница” означает женщину, которую нанимают для… ну, для сексуальных услуг. Вы, наверное, хотели сказать “любовница”. Но слово “любовница” тоже уже устарело. В наши дни люди просто говорят, что они живут вместе.
Хана беспомощно взглянула на Хела, точно моля о поддержке. Он засмеялся и пришел ей на помощь.
– Хана прекрасно говорит по-английски. Ее вопросы об аспарагусе были просто шуткой. Ей известна разница между любовницей, наложницей и женой. У любовницы нет гарантированной оплаты, у жены нет никакой; как та, так и другая – просто любительницы, дилетантки. А теперь прошу вас, попробуйте черешню.
Хел сидел на каменной скамье посреди еще не подстриженного, требующего внимания сада; глаза его были прикрыты, лицо обращено к небу, С гор задувал прохладный ветерок, но тонкие солнечные лучи ласкали кожу и навевали теплую, сладкую дрему. Он словно оторвался от земли, растворяясь в блаженной дымке полусна-полуяви, пока предчувствие не подсказало ему, что сюда приближается человек, охваченный напряжением и тревогой.
– Садитесь, мисс Стерн, – произнес он, не открывая глаз. – Я должен похвалить вас за то, как вы вели себя за завтраком. Вы ни разу не упомянули о своих проблемах, будто почувствовали, что в этом доме не принято вносить за стол суету и беспокойство окружающего мира. По правде говоря, я не ожидал от вас такого такта. Большинство людей вашего возраста и социального положения так заняты собой, так погружены в свой “внутренний мир”, что, к сожалению, не способны понять одной простой вещи: стиль и манера поведения – это все, а материальное, вещественное, то, что кажется сущностью жизни, – на самом деле не более чем миф, неуловимый и преходящий.
Он открыл глаза и улыбнулся, делая слабую попытку передразнить произношение американцев:
– Не-а-ажно, что вы делаете, главное – как вы это делаете.
Ханна примостилась на мраморном парапете, лицом к Хелу; когда она уселась, ляжки ее распластались под тяжестью надавившего на них торса. Она была босиком и, не обратив внимания на его совет, не стала переодеваться во что-либо более закрытое, не выставляющее ее прелести так откровенно напоказ.
– Вы сказали, что хотите еще о чем-то поговорить со мной?
– Хм-м-м. Да. Но сначала позвольте мне извиниться перед вами за мой резкий, нелюбезный тон как во время нашей короткой беседы, так и после, за завтраком. Я был сердит и раздосадован. Вот уже почти два года как я отошел от дел, мисс Стерн. Я больше не занимаюсь уничтожением террористов; теперь я полностью, безраздельно отдаюсь возделыванию сада и исследованию пещер; я слушаю, как растет трава, и пытаюсь вновь обрести тот глубокий душевный покой, который я утратил много лет тому назад – утратил в силу обстоятельств, наполнивших мою душу ненавистью и гневом. И тут появляетесь вы и с полным основанием требуете, чтобы я помог вам, выполняя свой долг перед вашим дядей, и угрожаете ввергнуть меня опять в атмосферу жестокости, насилия и страха, окружающую мою профессию. Именно страх был в немалой степени причиной моего раздражения, причиной того, что меня так раздосадовал ваш приезд. Специфика моей работы такова, что в ней всегда существует определенное количество шансов против того, что все кончится благополучно. Независимо от того, как человек натренирован и подготовлен, как он осторожен и хладнокровен, шансы эти с годами постепенно накапливаются, и приходит, наконец, такой момент, когда все они разом выступают против вас, и удача поворачивается к вам спиной. Не то чтобы мне особенно везло в моей работе – я вообще не верю в везение, – но у меня никогда не бывало провалов. Так что все эти скопившиеся где-то там, в закромах у Судьбы, неудачи, невезенья и промахи только и ждут своего часа, чтобы вырваться из заточения. Много раз я подбрасывал монетку, и мне всегда выпадал выигрыш. Уже более двадцати лет обратные стороны этих монет ждут своей очереди. Вот так! Я хотел только объяснить вам причину моего невежливого обращения с вами. В основном, это страх. И в какой-то мере досада. У меня было время подумать. Мне кажется, теперь я знаю, как должен поступить. По счастью, правильный путь в то же время и самый безопасный.
– Значит ли это, что вы не собираетесь помогать мне?
– Напротив. Я собираюсь помочь вам уехать домой. Мой долг перед вашим дядей простирается и на вас, поскольку это он послал вас ко мне; но он не распространяется на какие-то абстрактные понятия о мести или на какую-либо организацию, с которой вы были связаны.
Она нахмурилась и отвела глаза, глядя на далекие горы.
– Ваша точка зрения на долг перед моим дядей весьма удобна для вас.
– Да, так оно получается.
– Но… все последние годы своей жизни мой дядя посвятил выслеживанию этих убийц, и, если я не попробую что-нибудь сделать, все это окажется совершенно бессмысленным.
– Вы ничего не можете сделать. У вас нет ни подготовки, ни навыков, ни организации. У вас даже не было настоящего плана.
– Нет, был.
Хел улыбнулся:
– Ну, хорошо. Давайте разберемся, что это был за план. Вы говорили, что парни из “Черного Сентября” собираются захватить самолет в “Хитроу”. Надо полагать, ваша группа выбрала именно этот момент для нанесения своего удара. Теперь скажите мне, вы должны были напасть на них в самолете или до того, как они поднимутся на борт?
– Не знаю.